обо всем

[who-knows-who]

Слэш фри

Слэша правда нет.

То есть совсем нет.

Да, да. Вам не показалось, его тут вовсе нет.


На выходные все уехали из студии. У меня не было дел в городе, а ехать просто для того, чтобы развеяться мне не хотелось. Лучше было провести день наедине с собой. Проснувшись в абсолютной тишине, я благодарил небеса за свое решение остаться. Было чудесно. Свет через полупрозрачные персиковые шторы проникал в мою спальню, наполняя ее мягким теплым светом. Было немного душно. В этой комнате были вечные проблемы с микроклиматом, и сколько я не мучил несчастный терморегулятор, исхода было только два. Я или просыпался, стуча зубами, или в панике соскакивал с постели из-за жары. Сегодня было терпимо. Полежав в кровати еще несколько сладких минут, я спокойно поднялся и подошел к окну, раздвигая шторы. Солнце светило неярко, отчего все приобретало легкие очертания и пастельную мягкость оттенков. Я давно не обращал внимания на природу. Когда ты постоянно занят, воспринимаешь ее лишь как меблировку номера в гостинице. Как данность. Перестаешь видеть ее великолепие и забываешь восхищаться. Сегодня я увидел впервые за долгое время. Непреодолимо захотелось рисовать. Я перевернул ящики, и нашел только черную ручку и небольшой блокнот. Нет, совсем не то, мне нужна была акварель. Но, порыв был настолько сильным, что я начал рисовать в блокноте. Набросав половину того, что хотел, я взглянул за окно, а потом на то, что у меня получилось. Это был один из тех моментов, когда разочарование встает комком в горле.

Я не рисовал больше десяти лет. Раньше это было неотъемлемой частью меня. Но теперь рука, забывшая, как держать что либо кроме барабанной палочки оказалась беспомощной. В мед моего утра попала первая ложка дегтя.

Решил привести себя в порядок. Работа в студии расслабляет в плане ухода за собой даже меня. Побрившись впервые за неделю, я натянул джинсы и спустился вниз. На кухне, раздраженный, я не нашел никакой еды, кроме бананов. На столе лежали сигареты, и я отдал предпочтение им, несмотря на то, что давно бросил.

Мое утреннее счастье постепенно растворялось. Покурил лежа в гамаке. Раскачиваясь из стороны в сторону на голодный желудок, меня затошнило. С аттракциона пришлось сойти. От скуки я принялся за вторую сигарету сидя на бортике клумбы в компании уродливых дурно пахнущих растений. Показалось, что внутри хлопнула дверь. Оказалось, что не показалось. К моему удивлению на свет божий вышел Мэтт, шаркая босыми ногами по земле. Одет как фрик, то есть как обычно. Красные спортивные штаны, которым лет вполовину меньше, чем ему и раз в десять больше, чем их можно было носить, моя толстовка и банан в руках. Проходя мимо, он провел рукой по моей макушке и сел прямо на землю около меня. Сначала я обрадовался неожиданной компании, потому как мне уже стало порядком скучно. Но потом, я вспомнил, как мечтал о дне в одиночестве. И остановился все же на том, что рад Мэтту.

- Ты почему здесь?- вместо ответа он поднял указательный палец, прося подождать, пока прожует. Доев банан, бросил кожуру в клумбу, отчего я поморщился, и натянул капюшон. Я докурил, проведя еще несколько минут в удивлении. Идея совершить вылазку в город была его. Он около недели ныл, что не может больше тут сидеть. Мэтт придвинулся ближе и обнял меня за ногу, положив голову мне на колено.

- Эй, ты чего?

- Часа два назад только уснул, - безжизненным голосом произнес он зевая.

- Ох черт, а таблетки?- ничего когда человек не спал одну ночь, будет вялым, зевать. Ничего когда две или даже три. Стоически переживешь, истощая резервы своего организма, а потом уснешь тридцатичасовым богатырским сном. У Мэтта проблемы со сном с семнадцати лет. В основном в спокойное время с ним все нормально, но периоды начала тура или записи альбома самые тяжелые, когда бессонница не дает ему покоя.

- Пил. Холодно. Пойдем вовнутрь, - он всегда мерзнет, когда не спит. Несмотря на то, что на улице было очень тепло, он поежился.

Я встал и протянул ему руку. Он взялся за нее, и я помог ему подняться.

***

Стало хуже или лучше?

Не знаю.

Конечно, лучше. Мы более чем обеспечены финансово. Можем позволить себе жить и отдыхать на широкую ногу. Что важнее, мы можем быть спокойны, потому что знаем, что наши родители живут в хороших домах, им не нужно работать, чтобы доживать свои жизни, считая мелочь. Мы уверены в завтрашнем дне, несмотря на то, что слава неверная подруга. Мы не останемся на улице. У нас нет врагов, которые обычно сопровождают большие деньги. Возможно, могут появиться сталкеры, но пока их нет, и опять же у нас есть деньги, чтобы от них избавиться. Несмотря на всемирную известность, мы можем оградить свою частную жизнь от вмешательств извне. В конечном счете, наша работа – это наше удовольствие, сколько бы мы не ныли, что туры это тяжелые испытания.

Конечно, хуже. По пути мы потеряли многое. Будь то потеря умения рисовать, расстройство сна или алкоголизм, побежденный только спустя много лет. Это может казаться мелочами, но это не так. Успех не дается просто так. Ему нужно приносить жертвы. И сейчас я понимаю, что жертва это часть тебя. Ты отдаешь что-то, что тебе дорого. Отдаешь свою естественную жизнь. Просто если ты самый обычный человек, каким и являюсь я, то группа и музыка не может стать всей твоей жизнью, у тебя есть и другие ценности и потребности. Мне говорили, что я могу добиться больших успехов в искусстве. Может быть, потому, что я был хорошим мальчиком и всем нравился. Но это не важно, важно то, что это было для меня всем. Музыка была только дополнением. Я никогда не писал ее, даже не возникало мысли, а тем более желания попробовать. Будучи усидчивым и способным, я лишь научился технично играть. А потом, когда мы отчаянно остервенело, пытались добиться успеха, я просто был одержим этой идеей. Мы были одержимы. Потом пришла популярность, отступать было некуда, не хотелось, да и это было неразумно. Что называется, затянуло. Что гложет меня сильнее, так это родители. Я предоставил их самим себе. Отец умер. Может быть, если бы я уделял им больше времени, смог бы увидеть, что с его здоровьем что-то не так. Мама осталась одна. Сколько я не просил ее переехать хотя бы в Лондон, чтобы мы могли видеться чуть чаще, она отказывалась. Ее место там, где она прожила свою жизнь с отцом, я ее понимаю. Но мне больно, когда я представляю, как она одинока. Сын навещает два раза в год, у него до сих пор нет детей. По сути, я осознанно лишаю ее возможности увидеть своих внуков. С каждым годом вероятность того, что она их не застанет, только увеличивается. Иногда я уже думаю о том, что нужно жениться.

Я знаю, что Крису так же тяжело. Его жизнь- это Келли и дети. Люблю бывать у них. Эта чарующая атмосфера семейного уюта и домашнего очага. В моем детстве такого не было и только Крис заикается о том, чтобы мы приехали к нему я уже появляюсь в дверях с подарками для детей. Келли ругается, говорит, что мы совсем их избалуем. А я просто наслаждаюсь тем, как дети радуются, я на некоторое время сам ощущаю себя ребенком. Их семья это идеал, если бы мужу не приходилось уезжать на много месяцев. Я вижу, как он постоянно переживает, представляю, как волнуется Кел, и как им больно, когда малыш не узнает вернувшегося из тура папу.

Кажется только для Мэтта музыка - вся его жизнь. Он не оставил в нормальной жизни ничего, что тянуло бы его обратно. Напротив, он изо всех сил старался от нее избавиться. Мэтт просто другой. Но он, жертвует своим здоровьем. Больше моральным. Его психика никогда не подходила под понятие «нормально», и то, что последние пару лет, он стал выглядеть спокойно, это только отпечаток, внешнее влияние, которое он усвоил, модель общественного поведения, с которой смирился. Но его бури стали только сильнее, просто это заперто внутри.



Если бы я попытался рассказать о своих переживаниях кому-нибудь, мне бы сказали: «Чувак, ты зажрался! Дети в Африке по-прежнему голодают, а ты, в джинсах за три тысячи долларов с уже вытянутыми коленями, еще ноешь о тяжести бытия» или сказали бы, что у меня кризис среднего возраста.

В 33 уже может быть кризис среднего возраста?

Наша жизнь учит нас быть скрытными, зачастую, скрыватся даже от самих себя. И когда, вот так разоткровенничаешься с собой, уже думаешь, что сошел с ума. Хорошо, что все-таки есть близкие друзья. Ты не говоришь им ничего, но они знают тебя настолько хорошо, что взгляда или руки на плече хватает, чтобы отпустило. Мы опираемся друг на друга, ведь когда семья далеко или ее вовсе нет, мы единственные друг у друга.

***

По моим расчетам, Мэтт спит уже часа четыре, что означает в сумме с утренним сном шесть. Это уже не так плохо. Когда мы вернулись с улицы, Мэтт сыграл мне сумасшедший риф, который он придумал ночью. Я ушел на кухню, чтобы сделать хотя бы чай, потому, что в животе уже урчало, а когда вернулся, он дремал на диванчике около пульта, поджав ноги к груди из-за недостатка места и холода. Я поднялся в его комнату за одеялом, и на лестнице столкнулся с поднимающимся Мэттом.

- Неудобно. В спальню пойду, - я протянул ему одеяло, - Посиди со мной?

Я лег с ним в кровать, захватив с тумбочки Rolling Stone за прошлый месяц. Мэтт, натянув одеяло до ушей, придвинулся ко мне и обнял ледяными руками. И вот уже четыре часа я читаю тоненький журнал и размышляю обо всем, не имея возможности пошевелиться, не потревожив его. Ничего не остается делать, кроме как неподвижно лежать, потому, что Мэтту нужно выспаться.